Статьи

 

Изгоняющий дьявола” – американский фильм ужасов 1973 г.

 

Вкратце сюжет таков: у дочери киноактрисы начинаются странные припадки, лечение не помогает, врачи сдаются, и тогда к девочке (ее имя Риган) зовут священников-экзорцистов.

 

***

 

Врачи и священники в “Изгоняющем дьявола”, занимая разные исходные позиции, решают одну и ту же эпистемологическую проблему. Врачи последовательно и добросовестно перебирают все доступные методы диагностики, доходят до границ возможностей науки, останавливаются и признают поражение. Священник Дэмиен Каррас в ответ на просьбу о помощи говорит, что экзорцизм бесполезен, в ХХ в. одержимости больше нет, потому что знание о психических болезнях лишило это понятие валидности.

 

Так выглядят две разновидности методологической скромности. Врачи, представители науки о природе, не отрицают ограниченность своего понимания мира. Духовенство в лице отца Дэмиена соглашается с тем, что традиционные, привычные для католиков представления о душевной жизни могут терять актуальность. Священники прямо говорят матери девочки: здесь нужен психиатр.

 

Важная деталь – отец Дэмиен переживает кризис веры. Идея одержимости ему не нравится, т. к. он колеблется в своем отношении к церковному учению в целом. Он не похож на горящего духом фанатика, рвущегося в бой с демонами. Отец Дэмиен – гамлетовская фигура, поиск истины для него то же самое, что и поиск себя.

 

Он объясняет свой скепсис по отношению к экзорцизму тем, что после того как наука изменила ракурс видения психической болезни, уже невозможно сохранять старое представление о сути этого явления. Эпистемологическая стратегия влияет на то, что мы признаем существующим, а что иллюзорным. В XV в. мир познавали таким образом, что в нем находилось место для феномена одержимости. В ХХ в. принята другая познавательная стратегия, открывающая устройство мира так, что в нем нет ни бесов, ни одержимости. Поэтому, при желании, можно логически примирить веру во вневременной авторитет Церкви с уважением к современной науке.

 

В подобной позиции нетрудно найти немало слабых мест, но католичество в “Изгоняющем дьявола” вообще не выглядит сильным. Центральный персонаж, отец Дэмиен, это голливудский собрат таких русских литературных священников как Василий Фивейский из повести Леонида Андреева и отец Сергий из повести Льва Толстого. Разуверившийся пастырь вряд ли может предложить приходящим к нему людям безупречно убедительную систему взглядов. Но при всей нестабильности его мировоззренческих установок он обладает некими качествами, которые отличают его от других священников. Церковное начальство говорит ему: “Ты лучший из тех, кто у нас есть”. И в этом же разговоре отец Дэмиен откровенно признается: “Думаю, я потерял веру”.

 

Противоречивость занятой отцом Дэмиеном позиции обостряется, когда становится ясно, что современное знание, а конкретно медицина, не помогает облегчить страдания Риган. Средневековая демонология отметается как не способная дать эффект, но и наука тоже ничего не дает. В чем тогда преимущество современной парадигмы познания, если она оказывается практически бесплодной?

 

Религиозный кризис отца Дэмиена может закончиться тогда, когда он станет очевидцем чего-то религиозного, т. е. такого события, которое невозможно ни объяснить, ни даже просто описать на языке науки, но зато можно описать и проанализировать на языке религии. Так и происходит. Он отправляется изгонять из девочки дьявола и в процессе чтения молитв демоническое существо недвусмысленно заявляет о своем присутствии.

 

***

 

В фильме прочитывается второй текст, менее развлекательный и довольно глубокий – драма одинокого мужчины, живущего несчастливо и грустно, осознающего, что он не на своем месте в этой жизни. Ритуал экзорцизма становится для отца Дэмиена действием, которое поможет ему определиться, есть ли что-то онтологически основательное в выбранной им судьбе. Врачи представляют коллективное знание научного сообщества, их мнение и их участие в борьбе с болезнью обезличено и анонимно. В то время как священник – рефлексирующий и страдающий человек, который лечит, чтобы исцелиться самому.

 

Когда-то отец Дэмиен изучал психиатрию, но стал священником, а не врачом, что, важно и символично для сюжета. Это не только выбор между знанием и верой, Афинами и Иерусалимом. Брат его мамы, умирающей в бедности, говорит: если бы ты не стал священником, ты стал бы знаменитым психиатром. Как будто озвучивается цена за сделанный выбор – пошел бы путем эллинов, стал бы богатым и мама не умерла бы. Но он сделал выбор в пользу Иерусалима и это не принесло ему ни материального, ни душевного удовлетворения. Когда кризис веры совпадает со смертью матери, выбор священнического служения, “уход в религию”, как это называют в быту, начинает восприниматься как грех, как плохой поступок, с точки зрения житейской морали.

 

***

 

В фильме кто-то из приглашенных экзорцистов говорит: демон будет лгать, смешивая ложь с правдой. Если бы экзорцизм был всего лишь сражением с опасным, иноприродным существом, было бы совсем неважно, что именно говорит демон. Но поскольку в “Изгоняющем дьявола” путь к победе над злом ищут, перебирая разные методы познания, вопрос достоверности информации получает особую значимость.

 

В решении этого вопроса, помимо врачей и священников, скептически оценивающих свои возможности (врачи сначала с энтузиазмом берутся за дело, а потом признают свое бессилие; священник отец Дэмиен с самого начала не верит в свою пригодность), есть еще третья сторона – полицейский, расследующий гибель одной из жертв одержимой девочки. Методология познания – это сфера его профессиональной компетенции. Он познает мир, в частности, поведение людей, для того чтобы точно подбирать жертв для государственного наказания.

 

Итак в “Изгоняющем дьявола” представлены три цели познания.

 

  • Врачи: познавать, чтобы помогать другим людям.
  • Священник отец Дэмиен: познавать, чтобы помочь самому себе и, если получится, другому человеку.
  • Полицейский: познавать, чтобы найти виноватого и покарать (a’la Фуко, познавать и наказывать).

 

Эти же три персонажа символизируют три взгляда на психическую ненормальность.

 

  • Врач: симптомы – это проявление болезни.
  • Священник: симптомы – это видимая сторона духовной реальности.
  • Полицейский: поведение больного человека можно (нужно) оценивать с этической точки зрения.

 

***

 

С девочкой практически не пытаются заниматься психотерапией. Хотя материала для психодинамической интерпретации в истории ее болезни достаточно. Психотерапевт мог бы обратить внимание на то, что симптомы появляются после того, как ее мама ругает мужа за то что он не поздравил дочь с днем рождения. При желании можно было бы проработать как минимум три сюжета, потенциально связанных со стрессом: распавшийся брак родителей, специфическая профессия мамы, переезд в другой город.

 

Но пациентку сразу же начинают обследовать лабораторными и аппаратными методами. Предварительный диагноз – “нервное расстройство”. Назначенное лечение – метилфенидат, 10 мг/день, 2-3 недели.

 

Метилфенидат известен под торговым названием риталин, которое придумал его изобретатель, чью жену звали Рита. В 1956 г. риталин был введен в употребление в США для лечения депрессии. Основным лекарством от СДВГ он стал не сразу, его применение росло вместе с развитием науки о СДВГ. К концу 1980 гг. определились с тем, что именно следует называть СДВГ, а в 1990 гг. продажи риталина безудержно шли вверх, пока на рынке не появилось новое лекарство от СДВГ – аддералл.

 

Если бы фильм рецензировал антипсихиатр, то он непременно обратил бы внимание на то, что состояние девочки ухудшается после того как она начинает принимать риталин. Связать эти события поможет опубликованная в год премьеры “Изгоняющего дьявола” статья с описанием того как внутривенное введение риталина активирует психоз у больных шизофренией. В статье есть такой примечательный пассаж:

 

“Если пациент с шизофренией иногда “обдумывал” бредовые идеи, но подавлял их, то метилфенидат помогает им прорваться и приводит к “психотическому катарсису”, производя эффект “сыворотки правды”, из-за которого пациент становится более открытым и словоохотливым”. (Janowsky, D. S. (1973). Provocation of Schizophrenic Symptoms by Intravenous Administration of Methylphenidate. Archives of General Psychiatry, 28(2), 185.)

 

Врач, который ведет пациентку, честно признает, что не знает, в чем причина состояния девочки и почему в таких случаях обычно помогает риталин. Его версия – она “остро реагирует на депрессию”. Слово депрессия звучит внушительно. Это термин, обозначающий настоящую проблему, а не временное ухудшение настроения. “Нервное расстройство” – преходящее явление, сиюминутный пустяк, а вот депрессия – это что-то, происходящее в жизни несчастных людей.

 

Признаков душевного дискомфорта у своей дочери мама Риган не видит, поэтому, когда речь заходит о депрессии, она настораживается. Во-первых, это что-то серьезное. Во-вторых, она слышит в этом слове закодированную характеристику ее семьи, ведь несчастный ребенок в таком возрасте – признак того, что в семье что-то не так, а это значит, что она плохо справляется с ролью матери.

 

“Что со мной?” – спрашивает Риган маму. Мама отвечает “Это нервы и ничего больше, принимай таблетки”. К такой фразе могли бы придраться как “биологизаторы”, так и “психологизаторы”. Биологизаторам не понравится первая часть – как будто к “нервам”, т. е. к центральной нервной системе следует относиться как к маловажной мелочи. Психологизаторам не понравится вторая часть с советом пить таблетки, что фактически равно отказу от поиска семейных первоистоков болезни.

 

***

 

К трем вышеназванным эпистемологическим перспективам (врач, священник, полицейский) можно добавить еще одну – зритель. Зритель с первых же минут фильма имеет доступ к знанию об истинном положении вещей. Все версии, проговариваемые в фильме, зритель сравнивает с реальностью, которая открыта только ему. Он понимает, что все трактовки, предлагаемые врачами, могут иметь качественные обоснования, но никто из экспертов не знает первопричину происходящего – идентичность Риган вытеснена другим существом, она не подчиняется себе, ею управляет демон.

 

Зритель обладает привилегией, которой лишена сама Риган. Он знает, что происходит на самом деле, т. е. находится на таком уровне познания, к которому стремится эпистемологический оптимист и который высмеивается релятивистами из книг Пелевина – “На самом деле никакого “самого дела” нет”.

 

Возможности зрителя аналогичны возможностям нейроскопа, фантастического прибора, с помощью которого можно рассматривать содержание сознания человека так, как рассматривают биологические объекты под микроскопом. Изобретение нейроскопа закроет вопросы современной психодиагностики, безуспешно ищущей подходы к объективному изучению психики. Ясность такого метода сбора информации будет сравнима с раскрытием сюжета фильма перед внимательным зрителем. Мы точно знаем, что происходит с несчастной девочкой, мы знаем, насколько бесполезно все, что пытаются с ней делать врачи. При этом мы не знаем, почему это происходит именно с этой девочкой, и мы не знаем, каков смысл происходящего, т. е. зачем в ее жизни появились такие испытания. Тем не менее, наше понимание намного лучше по сравнению со всеми версиями врачей и родственников пациентки.

 

Персонажам фильма, не имеющим тех эпистемологических привилегий, которые есть у зрителя, требуется в буквальном смысле увидеть необычность психических процессов Риган. Но даже после того, как мама видит прыгающую под потолок кровать с дочерью, у нее все равно остаются вопросы о природе происходящего. Хотя, казалось бы, факт левитации девочки, причем вместе с мебелью и постельными принадлежностями, должен утвердить в мысли о том, что с девочкой что-то совсем не так.

 

***

 

Диагностический поиск продолжается. Врачи проводят новое обследование и обнаруживают “нарушение электрохимической активности мозга в височной доле”. Этим объясняются “галлюцинации и конвульсии”. Но мама знает, что кровать взлетала сама, а не под влиянием судорог. Она обладает личным опытом вовлеченности в симптоматику, ее тело чувствовало то же самое, что чувствовало тело дочери – движение кровати.

 

В диалоге с врачами, таким образом, сталкиваются две эмпирические реальности. У мамы есть личные переживания, у врачей данные аппаратных исследований, в частности, электроэнцефалограмма. Взлеты кровати под потолок врачи объясняют тем, что в особых состояниях психики мускулы обретают необычную силу, настолько необычную, что человек может поднять кровать на которой он лежит.

 

Так происходит медикализация того, что изначально считалось всего лишь “возрастным явлением”. В фильме показано, как вместе с трактовкой поведения Риган изменяется представление о моральной ответственности. Движение идет от большей ответственности к меньшей. Чем биологичнее диагноз, тем меньше свободы воли и, следовательно, тем менее важен моральный аспект слов и поступков.

 

– Нервность, вспышки гнева, конфликтность – девочка может изменить это, если осознает моральную необходимость корректировать собственное поведение.

– Гиперактивность из-за возрастных изменений в организме – чтобы сгладить острые углы в поведении, собственных усилий не хватит, поможет риталин.

– Анатомические или физиологические нарушения в мозге – на этом уровне нет смысла говорить об ответственности человека за свое состояние. Интересен другой вопрос, который всплывает в общении мамы Риган с врачами, – как именно органический дефект изменяет личность?

Врачи, не углубляясь в такие сложности, говорят: девочке повезло, мы просто удалим дефект. Везение в том, что у изменений в ее поведении выявлена единственная и просто локализуемая причина. Врачам хочется найти внутри пациента вредный объект, что-то вроде таракана в компьютере, которого надо убрать и тогда все заработает по-старому.

 

Проводится еще одно обследование: ангиография с введением контрастного вещества и рентгеном головы (сцена, снятая в больнице с такой достоверностью, что ее показывали студентам в качестве учебного видео). Врачи стремятся к предельной однозначности, они ищут в теле плохое место, т. е. занимаются именно тем, чем занимаются при лечении соматических болезней, и чем могла бы заниматься биологическая психиатрия в ее наиболее упрощенном виде.

 

Состояние Риган ухудшается: судороги усиливаются, обостряется агрессивность, радикально меняется социальное поведение. Риталин к тому моменту уже поменяли на хлорпромазин.

 

Диагностический поиск приближается к тупику. Маме не нравится диагноз “нарушение в височной доле”. Если “нервы, ничего страшного” – это один полюс на шкале серьезности, то органические дефекты в ее представлении находятся на другом полюсе, там, где люди болеют по-настоящему. Мама Риган не принимает версию, объясняющую припадки органической аномалией, поскольку ее личный опыт сопереживания симптомов дочери говорит о том, что девочка страдает от какого-то другого состояния, например, психоза или раздвоения личности (то, что в МКБ-11 называется “Диссоциативное расстройство идентичности”). Эти загадочные болезни – мало того что страшные и серьезные, но они еще и сопряжены с социальной стигмой.

 

Врачи говорят, что раздвоение личности встречается очень редко и, если уж так сильно хочется обратиться к психиатру, то нужно понимать, что психиатр тоже начнет диагностику с отсеивания “соматических возможностей”.

 

Проводится четвертое обследование – пневмоэнцефалография. И только на этом этапе звучит вопрос о наркотиках, хотя, по идее, диагностику следовало бы начинать с подобных вопросов и прояснения образа жизни пациентки.

 

Когда все возможности неврологов исчерпаны, Риган наконец-то направляют к психиатру. Точнее сказать, психиатр приходит к ней.

 

***

 

Психиатр практикует гипноз и начинает диагностическое интервью с характерного вопроса: “В тебе кто-то есть?”

 

С одной стороны, это вопрос о том, что конкретно чувствует пациентка, это попытка выяснить, как она на своем языке концептуализирует собственное состояние.

 

С другой стороны, это вопрос, который сразу же выводит диагностику за пределы научной парадигмы. Несмотря на то, что вопрос задается не экзорцистом, а врачом, это по сути дела косвенное признание возможности мистического опыта.

 

Зритель фильма знает, что это единственный правильно поставленный вопрос за всю историю лечения Риган. Сеанс гипноза помогает зрителям разобраться в сюжете, уяснить в каких отношениях находится злой дух со своей жертвой, насколько он готов открыться другим людям и как сильно он навредил Риган. 

 

“Я обращаюсь к личности, которая внутри Риган. Если ты там, ты тоже под гипнозом” – возглас психиатра-гипнотизера звучит так, будто он разговаривает с солитером, затаившемся в кишечнике. Если рассматривать этот эпизод как еще одно наглядное пособие по теме “Теория познания и психиатрия”, то в вопросе гипнотизера прочитываются три подразумеваемых предположения.

 

– У Риган болезнь, которая в наши дни называется “Диссоциативное расстройство идентичности”.

– При таком расстройстве с разными субличностями можно общаться одновременно.

– Гипноз способен повлиять на все субличности.

 

У всех трех предположений весьма шаткое основание. Сомнительнее всего выглядит идея о всесилии гипноза. Маму Риган удивляет не сам метод, а психоаналитическое толкование болезни. Состояние, которому дается еще одно, новое название “сомнамбулическая одержимость”, возникает, по версии врача, из-за “внутреннего конфликта”, порождающего чувство вины, которое маскируется под бред о иноприродном существе, вселившемся в человека.

 

Это становится финальной точкой на диагностическом маршруте. Врачи больше ничем не могут помочь и предлагают обратиться к экзорцисту. В экзорцизме, объясняют они, важна сила убеждения, в конечном итоге, это всего лишь форма психотерапии. В той мере, в какой пациент верит в то, что симптомы вызваны злым духом, в той степени будет эффективен ритуал по изгнанию злого духа.

 

 С этого момента медицина отходит в сторону вместе с эпистемологической проблематикой.

 

В дело вступает экзорцист.

 

***

 

Злой дух покидает тело девочки, а отец Дэмиен, как полагается по закону жанра, погибает, впустив в себя изгнанного беса. В последней сцене другой священник, коллега отца Дэмиена, и полицейский, дружески беседуя, прогуливаются под музыку Майка Олдфилда.

 

Конец фильма.

 

Автор: Филиппов Д.С.