Технология подсчета клеток крови вывела науку о человеческом организме в сер. XIX в. на новый уровень. В поисках новых знаний о человеке исследователи разглядывали образцы крови под микроскопом и подсчитывали клетки разных типов.
Одним из таких ученых был шотландский врач Вильям Лодер Линдси (1829-1880), который в 1855 г. опубликовал результаты проведенного им исследования крови пациентов психиатрической клиники [1]. Он взялся проверить предположение о том, что соотношение структурных элементов крови у психически больных людей изменено по сравнению с кровью здоровых людей.
Линдси сравнил образцы капиллярной крови 236 пациентов психлечебницы с кровью 36 здоровых людей. Ничего интересного обнаружено не было, о чем Линдси сообщил в журнальной публикации. Вдобавок к этому в 1856 г. он выполнил анализ мочи 80 психически больных и тоже не нашел ничего особенного [2].
Полученные результаты должны были опровергнуть взгляд на душевнобольных как на особый вид людей с необычной кровью. Линдси писал:
“Эти результаты указывают на то, что безумие и различные его типы или фазы не характеризуются особыми болезненными состояниями крови; и подводят к тому, что безумие нужно поместить в категорию обычных физических заболеваний” [3].
Безумие должно рассматриваться как еще одна болезнь человеческого тела, и в дальнейшем, по мысли Линдси, наука определит с каким именно физическим состоянием связаны расстройства психики.
Исследования крови в психиатрии, таким образом, начались с подсчета клеток и оценки соотношения структурных элементов, т. е. с того, на что были способны микроскопы того времени. В дальнейшем – в конце XIX в. и начале XX в. – в крови пациентов искали признаки эндокринологических отклонений, токсины и “антитоксины” (антитела).
Связать кровь с психикой было несложно. Французский патолог Габриель Андраль (1797-1876), основатель гематологии, сформулировал следующий принцип: недостаток или избыток крови в любом органе приводит к нарушению работы этого органа. Кровь течет в мозг, следовательно, характеристики крови важны для состояния сознания, зависящего от функций мозга.
Перспективы исследований в этой области ограничивались примитивностью технологий. О технической невозможности найти удовлетворительные ответы на поставленные вопросы, а также о риске поспешных упрощений пишет автор статьи о крови в “Словаре психологической медицины”, изданном в 1892 г. под редакцией Дэниела Тьюка:
“Мы совершим грубую ошибку, если будем настаивать на универсальных выводах, утверждая, что между корпускулярными составляющими крови и безумием существует постоянная связь. Этиология психических болезней, как и генезис различных болезненных явлений, столь сложны, что представляется невозможным рассмотрение одного единственного фактора самого по себе. Мы не в том положении, чтобы говорить, являются ли ненормальные количественные и качественные характеристики составных частей крови, которые встречаются при разных формах психических расстройств, причиной различных клинических проявлений, или изменения в крови – это лишь результат того, что кроветворная функция нарушена вследствие расстройства нервных центров. Сложно определить причинно-следственную связь, особенно, если учесть то, что одни и те же изменения в крови встречаются при совершенно непохожих формах безумия, а часто и у людей с абсолютно нормальной психикой” [4].
***
Сюжет с анализом крови, выполненным Линдси, по-своему парадоксален. Результаты и вывод, сделанный автором исследования, как будто относятся к разным темам. Результаты показали, что в крови психически больных нет ничего, что отличало бы ее от крови здоровых. Анализ не выявил вообще ничего интересного. Количество и соотношение клеток – те же самые, что и в контрольной группе. И этот отрицательный результат, делает вывод Линдси, говорит о том, что психические болезни по существу не отличаются от болезней тела. Отсутствие биомаркеров “безумия” предлагается в качестве доказательства того, что “безумие” возникает из-за каких-то, пока еще неопределенных, аномалий в организме.
Анализы крови в психиатрии XIX в. не обнаружили практически ничего достойного внимания. Но важен сам факт, что в 1850 гг. путь к знаниям о психопатологии впервые попытались проложить в сфере лабораторных исследований. Поэтому работу Линдси можно считать прототипической для биологической теории психических расстройств.
Биологическая психиатрия самоопределяется как метод поиска, как познавательная стратегия, а не как система утверждений. Не-обнаружение биологических маркеров не опровергало тезис о биологической природе психических болезней. В данном случае смысл поиска заключается в самом процессе поиска.
Лабораторные исследования того времени, не обогатив теорию психических расстройств фактами, обозначили исторический поворот к психиатрии, которую, пользуясь философским жаргоном, можно назвать эмпирической или позитивистской психиатрией.
Поворот в этом направлении был облегчен совпадением нескольких моментов. Во-первых, созрели эвристически полезные вопросы. Удачно сформулированный вопрос – необходимое условие продуктивного исследования. Биологическая психиатрия появляется тогда, когда достраивается система вопросов, на которые она призвана ответить.
Во-вторых, в распоряжении ученых оказались подходящие инструменты для поиска ответов: микроскоп и методы подсчета клеток крови.
В-третьих, сформировалась потребность в систематическом изложении медицинской психологии. Для профессионального образования нужны учебники, а для написания учебников необходимо систематизировать накопленные знания.
Чем систематичнее упакована информация, тем легче ее передавать другим людям. Невозможно передать опыт, потому что опыт бывает только личным, о нем можно лишь рассказать. Невозможно пересадить в голову ученика интуицию, чутье, “клиническое мышление” или посредством какого-нибудь ритуала передать харизму “врача от Бога”. Зато можно упорядочить эмпирические сведения и изложить их в логически непротиворечивом виде.
В этом проявляется важнейшая цивилизационная ценность биологической психиатрии, какими бы скромными ни виделись ее практические достижения. Эмпирическая психиатрия – это теория, неплохо приспособленная для нужд преподавания.
***
В XIX в. посещение бедламов мало что могло дать студентам, изучающим психические болезни. Там жили хроники без ярких симптомов, а работающим врачам не хватало времени и сил для общения с учащимися. Нужна была кафедра психиатрии, такая же, как другие медицинские кафедры в университете.
Символично то, что у истоков университетской психиатрии стоял Вильгельм Гризингер (1817-1868), влиятельный представитель биологического направления в психиатрии. Гризингер – автор кратчайшего credo биологической психиатрии:
“Пациенты с так называемыми “душевными болезнями” на самом деле люди с болезнями нервов и мозга” [5].
Примерно сто лет спустя американский нейрофизиолог Ральф Джерард выразит похожую мысль:
“Кривых мыслей не бывает без кривых молекул” (“No twisted thoughts without twisted molecules”) [6].
С этим утверждением согласились бы многие предшественники Гризингера, со времен Гиппократа и Галена искавшие первопричины психического неблагополучия в дисгармонии тела.
За пару поколений до Гризингера в роли пионеров биологизаторского направления выступили французы, представители самой сильной медицинской школы Европы конца XVIII в. Французская революция 1789 г. благоприятствовала физикалистским упрощениям в науке о человеке.
В германских государствах была другая культурная атмосфера. Романтизм вел психологию в сторону мистерий, иллюзий и волшебства, приучал к тому, что говорить о психике следует на языке метафизики.
Немецкие психологические журналы вплоть до 1850 гг. оставались под влиянием Иоганна Хайнрота (1773-1843), звезды идеалистического направления в психиатрии первой половины XIX в., придумавшего “психосоматическую” медицину. По этой причине Гризингер долгое время публиковался в журналах о внутренней медицине, а не в журналах для психиатров.
Когда Гризингер в 1840 гг. продвигал идею о том, что главным в психопатологии является состояние мозга, вполне конкретного органа внутри человеческой головы, его материалистический монизм был противопоставлен не дуализму христианской антропологии, а дуализму немецкого романтизма с его туманными видениями и неприязнью к рациональному мышлению.
***
Чем ближе к XX в., тем заметнее превращение медицины из личного мастерства лекаря в общественный институт, который, что немаловажно, в XX в. часто получает финансирование из государственного бюджета. Эффективность методов диагностики и лечения в новейший исторический период приходится обосновывать, не прячась за имена авторитетов, а “подводя научную базу”.
Редукционизм биологической психиатрии выглядит менее холодным и дегуманизирующим, если принять то, что он оправдан практическими потребностями, во-первых, университетской системы обучения, во-вторых, институциональной медицины, живущей на деньги налогоплательщиков. Общество, финансирующее полезную деятельность в разных сферах, например, строительство мостов и оказание медицинской помощи, вправе требовать, чтобы здравоохранение держалось на том же базисе, что и строительство мостов – в согласии с современным естествознанием и без произвольных допущений, которые невозможно подвергнуть объективной проверке.
Биологическая психиатрия открыта для критики и опровержений. В ней возможно так называемое “состязательное сотрудничество” – совместный эксперимент ученых с противоположными взглядами. Во многих концепциях, которые противопоставляются биологической науке о сознании, настолько мало недвусмысленной конкретики, что непонятно, как эти глубокомысленные концепции можно оспорить. Такая ситуация приемлема в разговорах об искусстве, но не в науке. Произведение художественной литературы критикуют за недостатки стиля, скучный сюжет, вторичность и т. п., но никто не будет спорить о его истинности. Истинность – не тот параметр, по которому оценивают поэмы.
Но если что-то невозможно оспорить и опровергнуть, то это невозможно и доказать. Таков критерий научности (не практической применимости, а научности), придуманный Карлом Поппером, в свое время скептически наблюдавшим за ростом популярности учений Фрейда и Адлера.
Материалистический подход к сознанию и психопатологии хорош хотя бы тем, что он проходит проверку критерием Поппера и не маскируется в тумане метафизики. Метафизика уместна там, где не требуется точная однозначность. Язык, состоящий из неверифицируемых утверждений, подходит для выражения тех смыслов, что передаются в поэзии и музыке. Когда метафизический словесный материал используют для строительства теорий о мире и человеке, возникают проблемы.
Метафизика имитирует то, чем она не является. Об этом пишет Карнап:
“Метафизик верит, что он действует в области, в которой речь идет об истине и лжи. В действительности он ничего не высказывает, а только нечто выражает как художник /…/ Возможно, музыка – самое чистое средство для выражения чувства жизни, т. к. она более всего освобождена от всего предметного /…/ Метафизики – музыканты без музыкальных способностей” [7].
Кровь и моча – что может быть более предметным (и менее музыкальным)?
Обращение к лабораторным исследованиям в психиатрии сер. XIX в. символизировало начало движения в обход метафизики, в сторону от “поэтической” психологии. “Поэтическая” психология со всей ее многомерной образностью способна впечатлить интеллектуальным изяществом, житейской проницательностью, духовной глубиной. Но она слаба там, где от психологической теории требуется строгость дефиниций, т. е. там, где учат, и там, где лечат.
Автор статьи: Филиппов Д.С.
Источники:
- Lindsay W. L. The Histology of the Blood in the Insane. Journal of psychological medicine and mental pathology. 1855 Jan 1;8(29):78-93
- Lindsay W. L. Contributions to the Chemistry and Histology of the Urine in the Insane. Journal of psychological medicine and mental pathology. 1856 Jul 1;9(3):488-496
- Lauder Lindsay, W. Thirtieth Annual Report of the Directors of James Murray’s Royal Asylum for Lunatics. Perth, UK, 1857 P. 15
- Blood of the insane. In: A Dictionary of Psychological Medicine. (Volume 1), Tuke DH (Ed.), Philadelphia, USA, 1892 pp 135-140
- Griesinger W. Vorwort. Archiv für Psychiatrie und Nervenkrankheiten 1868;1:i–viii
- Abood L. A chemical approach to the problem of mental disease. in The etiology of schizophrenia, ed. D. Jackson, 1960 P. 91
- Р. Карнап “Преодоление метафизики логическим анализом языка”