Исследователи из нескольких швейцарских университетов представили исследование, посвящённое клиническим и социально-демографическим характеристикам лиц, совершивших либо прерванные (aborted/interrupted), либо реализованные (actual) суицидальные попытки. Важность этой темы подчёркивается тем, что любая форма суицидальной активности — один из основных предикторов повторного суицида и летального исхода в будущем. Несмотря на то что клиницисты и исследователи всё чаще обращают внимание на тонкости классификации различных видов суицидального поведения, до сих пор оставалось неясным, насколько действительно отличаются по клиническим признакам люди, у которых попытка суицида прерывается, от тех, кто доводит её до конца.
Результаты исследования ставят под сомнение целесообразность выделения прерванных/остановленных попыток в отдельный клинический подтип с точки зрения прогноза и оценки риска. Авторы подчёркивают, что классификация клинического риска, основанная на характере суицидальной попытки, не рекомендуется для практического использования. Полученные данные указывают на важность комплексной оценки риска суицида, включающей не только факт реализованности или прерывания суицидальной попытки, но и социально-демографические и клинические характеристики пациента. Исследование опубликовано в Journal of Affective Disorders и основывается на анализе 687 пациентов, обратившихся в отделения неотложной помощи четырёх регионов Швейцарии (Женева, Невшатель, Вале и Во).
Aborted (самостоятельно прекращённые): человек начинает совершать суицидальное действие (например, подходит к краю крыши, готовит верёвку для удушения и т.п.), но останавливается по собственной воле, прежде чем нанести себе реальные повреждения.
Interrupted (прерванные извне): человек тоже предпринимает конкретные действия, однако его останавливают другие люди или вмешиваются внешние обстоятельства (например, кто-то вмешался или заметил его вовремя).
Actual (реализованные, фактические) — это суицидальные попытки (но не обязательно смертельные), при которых человек переходит к активным, наносящим реальный вред действиям (например, передозировка лекарственными препаратами, порезы, и пр.). Он не успевает или не может остановить себя самостоятельно, а также его не останавливают другие люди до того, как нанесён вред здоровью. При этом сам человек остаётся в живых, но госпитализируется в состоянии, требующем медицинской помощи.
Авторы выявили, что примерно две трети обратившихся пациентов совершили реализованную попытку суицида, а оставшаяся треть — прерванную или самостоятельно прекращённую. Среди тех, кто не завершил попытку, реже встречалась интоксикация (например, передозировка медикаментами), тогда как при выборе таких потенциально более летальных методов, как удушение или прыжок с высоты, попытка с большей вероятностью останавливалась вовремя или прерывалась извне.
Исследователи предполагают, что в случае «открытых» способов суицида вмешательство со стороны либо внутренняя ambivalencia могут приводить к более частым отказам от завершения попытки. Кроме того, использование медикаментозной интоксикации, по наблюдениям авторов, чаще приводит к госпитализации именно с реализованной попыткой, поскольку даёт меньше возможностей для вмешательства в первые минуты после начала.
Интересный демографический аспект исследования связан с региональными особенностями. Участники из более сельского региона (кантон Вале) имели повышенный риск совершить именно фактическую попытку, по сравнению с жителями более урбанизированной местности. Возможно, в сельской среде человеку бывает сложнее вовремя получить помощь или его реже замечают окружающие. Кроме этого, в возрастной группе 24–44 лет несколько реже отмечались доведённые до конца попытки, чем у людей старшего возраста, хотя различия по подросткам и молодёжи не оказались столь выразительными. Половые различия также не привели к однозначным выводам после учёта всех сопутствующих факторов, хотя в описательных данных женщины чаще попадали в больницу с реализованными попытками, а мужчины — с прерванными или самостоятельно прекращёнными.
Авторы подчёркивают, что выявленные различия не настолько выражены, чтобы на их основании выстраивать разные уровни клинического «стадирования» риска в зависимости от того, доведена ли попытка до конца или прервана. Поскольку работа имеет поперечный (кросс-секционный) дизайн, она не позволяет делать выводы о причинно-следственных связях. Тем не менее результаты показывают, что, вопреки ряду ожиданий, люди с прерванными или самостоятельно остановленными попытками нередко демонстрируют схожий с реализованными попытками суицида профиль риска по сопутствующим психическим и социальным факторам. Таким образом, с клинической точки зрения пациентов, переживших любую из форм суицидальной активности, необходимо рассматривать как группу высокого риска, требующую дальнейшего наблюдения и комплексной поддержки.
«Исходя из наших наблюдений, мы рекомендуем клиницистам сосредотачиваться прежде всего на общих рисках и защитных факторах, а не только на формальном разграничении “прерванной” и “реализованной” попыток», — отмечают авторы.
Перевод: Касьянов Е. Д.
Источник: Forte A., Orri M., Golay Ph. et al. Comparison between aborted/interrupted and actual suicide attempt: An observational study on clinical and sociodemographic characteristics. Journal of Affective Disorders; DOI: 10.1016/j.jad.2024.12.080.